На родной Алтай Георгия Гребенщикова закинет сама судьба. Сюда он приедет в 1910 с экспедицией сначала к берегам Убы, а через год на побережье Бухтармы, по заданию Георгия Потанина – преподавателя из томского университета. Студентов во время практики он отправлял на их малую родину, проводить этнографические экспедиции, описывать быт и нравы народов, изучать особенности их речи, составлять подробные географические карты.

Не случайно исследователи сегодня называют Гребенщикова писателем-документалистом. Он вырезал материалы из газет и вставлял их в свои тексты. Его рукописи, которые сегодня хранятся в Государственном музее истории, литературы, искусства и культуры Алтая, выглядят как длинные полотна, по абзацам, а порой и строчкам, склеенные из рукописных и газетных вырезок.

На страницах «Чураевых» Гребенщиков в мельчайших деталях нарисует местные пейзажи, опишет здешних жителей. Ведь именно в Алтайских горах на берегах Бухтармы, Георгий Гребенщиков и задумал свой главный роман о крестьянах-старообрядцах. После общения с ними он сам был не на шутку обеспокоен тем, что Алтайской Руси с крепким патриархальным устоем, грозит беда со стороны цивилизации, которая постепенно разрушает старые отжившие устои – об этом он напишет в одной из своих статей.

Здесь, на Алтае, жизнь людей диктует сама природа. Они ходят на охоту, собирают грибы и ягоды, ловят рыбу. Они – часть того живого, что их окружает. Их жизнь зависит от погоды. У людей в Чураевке постоянно стоит выбор: договариваться с природой или укрощать стихию. В таких условиях зарождались в этих краях многие виды хозяйства.

На страницах «Чураевых» мы увидим, как люди заполучают дары природы, как превращают дикое в домашнее. На ограде у Фирса Платоныча раскинулась пасека. В образе главного героя мы увидим традиционного алтайского пчеловода девятнадцатого века.

Ди­кая медоносная пчела вероятно была знакома жителям Алтая ещё в доисторические времена. Археологами обнару­жены рисунки пчел среди наскальных изображений в окре­стностях Телецкого озера задолго до появления пасечного хозяйства. Дикие пчёлы обитали исключительно в высокогорье, в глухих лесах. Алтайцы отыскивали диких пчёл, убивали их и отбирали весь мёд.

Свои ульи пчёлы создавали в дуплах деревьев – это называлось бортью. Позднее люди научились не убивать пчёл, а забирать мёд хитростью. Сами вырезали в дереве дупло и заселяли в него диких пчёл. Соты с медом из бортей изымали частично, некоторое количество мёда оставляли пчелам. В 17 веке мёд в Сибири варили в настолько большом количестве, что правительство даже решило сделать его добычу прибыльной для государства. Так, в наказе царя Федора Алексеевича от 18 февра­ля 1696 г. «Об управлении земскими и военными делами» запрещается в Сибири варить мёд безъявочно и приготовлять его для домашних праздников без получения на то позволения и уплаты пошлины в казну.

Горные офицеры о существовании сибирских пчёл не знали. Но тоже решили их здесь разводить. Пчёл на Алтай неоднократно завозили из Башкирии. Так, из статьи еса­ула Иванова «О пчеловодстве и других промыслах в округе Усть-Каменогорской крепости» известно, что в 1786 году сюда завезли семь ульев в марте месяце, и пригласили из Баш­кирии человека, знающего пчеловодство. Весной эти ульи бы­ли выставлены от крепости Усть-Каменогорской в 27 верстах заводского ведомства, близ деревни Бобровки. Это была одна из первых пасек на Алтае. Из деревьев выпиливали дупла с пчелиной семьей и переносили их поближе к дому, такие улья называли колодами. Или брали кусок спиленного ствола, выдалбливали его изнутри и проделывали сбоку отверстие – это уже была дуплянка.

Благоприятные природные условия, пышная медоносная растительность Алтая способствовали быстрому росту пчелиных семей, их размножению и распро­странению. К 1818 г. пчеловодство вошло в обиход в 24 волостях, им занималось 1500 человек и имелось свыше 40 тыс. пчелиных семей. За этот год было получено 13,3 тыс. пудов меда, 1000 пудов воска. К этому моменту пасеки состояли уже из рамочных ульев. Принято считать, что первый такой был изобретен украинским пчеловодом П. И. Прокоповичем в 1814 году. Объем улья увеличивается за счёт большого количества горизонтально расположенных рамок.

Слева – пасека, справа – уходящие вдаль загоны для маралов. На хозяйстве у Чураевых есть и собственный маральник. Основы мараловодства, которые зарождались здесь, на Алтае, автор так же, словно под копирку, перенесет на страницы своего романа.

В 60-х годах XVIII века русские переселенцы на Алтай, кержаки-староверы, узнали о ценности пантов марала во время контакта с пикетами китайских военных, которые охотно скупали у них панты убитых животных. Тогда за один килограмм пантов алтайского марала давали один килограмм серебра. Торговля с китайцами привела к исчезновению алтайского марала в дикой природе, ведь она строилась на охоте. Одомашнивание маралов и пятнистых оленей в Сибири началось в середине XIX века. Первый отлов маралов здесь, в районе реки Бухтармы, в 1872 году провели братья Шараповы

А к 1897 году на Алтае существовал 201 маральник и 276 мараловодов содержали 3180 оленей. Разведение пантовых оленей было очень выгодным видом хозяйства. Дорого ценились панты оленей: некоторые экземпляры доходили до 600 и даже 1200 рублей. Лучшие панты марала стоили до 300-400 рублей. Многие семьи, раздобыв когда-то каким-нибудь способом маралёночка или бычка, благодаря получавшейся ежегодно с его головы жатве, стали на ноги, не говоря уже про тех, кому удалось, не ограничившись одним маралом, завести их несколько. Случалось, что один такой удачный бык давал за всю свою жизнь хозяевам до 1000 и даже более рублей.

Здесь появляются переработчики продукции мараловодства, проводятся инновационные разработки, международные конференции, форумы. А вот рецепты продуктов из пантов остаются такими же, как несколько веков назад.

Перелистнём страницу романа. И вот этой жизни, этим укладам, этому единению с природой угрожает технический прогресс. Здесь перестают искренне верить в бога. Религиозный конфликт ляжет в основу первого тома романа. Описанию старообрядческой молитвы в моленной, «украшенной темными, старинными иконами, тяжёлыми большими книгами, кадильницей, похожей на железный ковшик с ножками, и жёлтыми, своей работы восковыми свечами», писатель посвятит целую главу. Между строк мы прочтем – многолетние устои в Чураевке рушатся. Девки, ленивые молиться богу, приходят к дому Чураевых только лишь из любопытства.

Чёрная от времени часовенка над прахом деда Фирса Платоныча уже не кажется такой крепкой. В Чураевке зародился соблазн новой веры. Всю суть конфликта автор выразит в одной короткой фразе – «Вер разных больно много в нашем крае стало». Кроме спасовцев в горах появляются самокресты, беглопоповцы. Данила Анкудиныч и его сын Самойло начали строить свой скит в 50 верстах от Чураевки и переманивают на свою сторону местных жителей. Религиозный фундамент Чураевки надломился. Фирс Чураев собирается созвать всех на сбор и наставить на истинную и единую веру. Гребенщиков словно

Двенадцать плотов «с богатой данью городу от сытых горных деревень», которые ведет по полной весенней воде в низовья средний сын Чураева Викул, не благополучие сулят семье начетчика старообрядческой общины Фирса Платоныча , а разрушение и гибель. Непонятную тревогу чует в жалобном курлыканье тополевых весел его жена, Парасковья Филатьевна, да и сам Фирс Платоныч, хотя и чувствует себя по-прежнему «боярином, князем удельным», не спит ночей «в сумлении своем», и духу его «нет покоя».